Село Нижнеиртышское — одно из самых молодых сел в Саргатском районе. А начиналось оно так…
Издавна в Сибири оставалось много свободных земель. Зажиточные крестьяне, кроме наделов поблизости от жилья, имели дальние заимки. Положение начало быстро меняться с конца 19-го века, тогда были размежеваны свободные земли на переселенческие участки, заселенные выходцами из западных губерний. На южной окраине территории, которую ныне занимает Саргатский район, появились деревни Калачевка, Преображеновка, Новопокровка. Старожилам из Верблюжьего, Увальной и Нижней Битеи пришлось потесниться.
Между названными селениями находился большой клин (участок) частной земли, принадлежавший Баскалову и Подгурскому (на приведенной карте он окрашен в коричневый цвет). Место это, примыкавшее к судоходному Иртышу с прибрежными заливными лугами, идеально подходило для занятия животноводством. Севернее простирались черноземы, пригодные для растениеводства. Эти угодья пересекал почтовый тракт Омск-Тара, а на Иртыше была пароходная пристань.
(Ниже будут использованы сведения из книги «Земли для коневодства и скотоводства в азиатской России», СПб, 1913 г. (сокращ. ЗКС) и других письменных источников.).
Тогда в Саргатской волости на берегу Иртыша находилось имение наследников М.С. Хаймовича. Мостов, кроме омского железнодорожного, не было, зимой на санях они пересекали реку и ехали по прямой в город, до которого было 65 верст (одна в. =1,0668 км). «Имение приобретено (М.С. Хаймовичем) от Баскалова 25 лет тому назад. Всей земли около 2100 десятин» (1 д. = 1,09 га), из которой пахоты более 1200 десятин, остальная занята лесом, лугами, пастбищем. На пашне выращивали рожь, пшеницу, картофель. На специальном участке проводили опыты с выращиванием озимых, люцерны, разных сортов картофеля. Хозяйство считалось передовым в округе. «Имеются усовершенствованные орудия и машины до паровой молотилки включительно, картофелекопателей, дисковых плугов… Живой инвентарь состоит из 70 волов» и шестидесяти полукровных лошадей. Напомню, что все данные — за 1913 год, когда имение уже принадлежало наследникам Хаймовича.
Часть летних сельхозработ выполнялись испольщиками, которые «…пользуясь отчасти живым и мертвым инвентарем, а также семенным материалом владельца, должны дать рабочие руки для посева, ухода, уборки, молотьбы и очистки урожая, половина которого остается в их пользе. Сеном испольщики пользуются в размере двух третей убранного», то есть из трех копен испольщик две отвозил к себе во двор. В то время гидросооружений на реке не было, в половодье Иртыш разливался до дороги, по которой саргатчане сегодня едут в Омск. На заливных лугах стога стояли рядами. Домой сено вывозили зимой по санному пути.
Кроме испольщиков, летом нанимались поденные работники: женщины — за 60 копеек, мужчины — за 80. Во время молотьбы тем и другим платили по рублю в день на хозяйских харчах. Были еще 70 годичных работников, получавших в месяц по 20 рублей, без харчей, но с правом содержать в имении двух коров и одну лошадь, летом — бесплатно. Для сравнения скажу, что моя бабушка Неонила Ананьевна, работавшая в то же время после окончания гимназии сельской учительницей, получала 25 рублей в месяц. Рабочая лошадь в январе 1912 года стоила 34 рубля, в августе — 58. Корова в мае того года стоила 39 рублей (см. «Омская мозаика», П. Брычков).
Накануне 1-й Мировой войны наследники М.С. Хаймовмча держали в имении 25 дойных коров. Молоко и масло использовалось для пропитания хозяев и работников. Из семидесяти годичных работников 30 были задействованы на винокуренном заводе с 1 октября по 15 апреля. Такие сроки установлены потому, что винзавод работал на местном сырье: собрали урожай — зимой выгнали спирт. Для переработки при жизни М.С. Хаймовича использовали исключительно зерно, так делали везде, поэтому готовый продукт в 19 веке называли хлебным вином (водка). При наследниках Хаймовича в 20-ом веке к зерновым стали добавлять картофель, который к 1913 году в имении выращивали на 200-х десятинах.
В то время «…винокуренные заводы сбывали спирт на винные склады министерства финансов». Отсюда казенное вино продавалось только в запечатанных бутылках от огромных четвертей (четверть ведра) до крошечных шкаликов по ценам, указанным на этикетках, и продавалось только в винных лавках, которые в справочнике 1903 года указаны были в волостных сёлах Пос. Саргатке, Баженово, Черноозерье, а также в Увальной Битеи, Куртайлах, Беспалово.
На территории, занимаемой ныне Омской областью, до революции работало несколько винзаводов в уездах Тарском, Омском и завод Хаймовичей в Саргатской волости Тюкалинского уезда. Это было современное предприятие. Старожилы вспоминали о высокой дымовой трубе, о четырехсотведерных чанах, трубопроводе, по которому спирт, чтоб избежать хищения, из куба перегонки поступал в емкость для хранения.
Еще в имении был конезавод рысистых пород. Матки и молодняк содержались летом на пастбищах. Жеребцы-производители копили силы для случки в стойлах, кормились овсом, их стоимость достигала более тысячи царских рублей (рубль 1913 года стоил 777 рублей 2016 года).
«Чистокровные лошади из имения в возрасте 3-4-х лет продавались в Омске частным лицам по средней цене 350 рублей, полукровки — окрестным крестьянам» (ЗКС, стр. 216). По этому поводу в справочнике «Весь Омск» за 1911 год написано, что конным заводом наследников Хаймовича «производится продажа кровных и полукровных лошадей. Город Омск, угол Банной улицы и Колпаковского переулка».
Кроме перечисленных заведений, на хуторе Марфинском (так названо имение Хаймовичей) в 1903 году значилась первая на территории будущего Саргатского района паровая мельница. Лишь несколько лет спустя паровые мельницы были построены в с. Баженово. В «Списке населенных мест Тобольской губернии» за 1904 год читаем, что в Саргатской волости записано 12 селений, в том числе «Марфушин хутор — заимка при реке Иртыш. На проселочной дороге», здесь конный и винокуренный заводы, паровая мельница, торговая лавка. В 18-ти дворах проживали 184 человека. Назван хутор именем какой-то Марфы (Марфуши), по-видимому, ей принадлежала заимка до Хаймовича. В этом же документе указан Никольский хутор (заимка Баскаловых) при колодцах, на проселочной дороге, два двора, 9 жителей.
О дальнейшей судьбе имения поведал в своей книге современник событий С.Г. Туманов. Он писал, что вскоре после революции из Тюкалинска в Саргатскую волость был послан уполномоченный от уездного начальства эсер Киановский. Он приехал в свое родное село Битею и заявил, что новая власть против спаивания народа, винзавод закрывается, пусть крестьяне забирают заведенную брагу. На следующий день на хутор Марфинский съехались окрестные жители с кадками и бочками. Была пьянка и разграбление предприятия, но многое удалось спасти.
Уже при Советской власти, в 20-е годы, решено было открыть в Тюкалинске профессиональное училище для подготовки квалифицированных сельхозработников. Но в этом маленьком городке не нашлось достаточно помещений, техники и свободных земель. Все это оказалось на другом конце Тюкалинского уезда — в бывшем имении Хаймовича. Кроме того, здесь находился центр четырех уездов Омской губернии (была до 1925 г.): Омского, Тарского, Тюкалинского и Калачинского. Так начиналась славная история сельского профтехучилища № 31. В наши дни это Саргатский индустриально-педагогический колледж. Продолжение в следующем номере газеты.
Михаил САНЬКОВ, краевед.
Статья из газеты "К новым рубежам" №5 (11550) от 1 февраля 2019 года
Продолжение темы...
Рядом с землями Хаймовича, отделенные гранью (канавой), до революции находились владения Ивана Григорьевича Нифонтова. В книге «Земли для коневодства и скотоводства в азиатской России» (сокращенно — ЗКС) написано, что хозяйство это единственное в Тюкалинском уезде, которое можно отнести «…к чисто скотоводческому». Имя и отчество владельца названо полностью (не инициалами, как у других), а перед фамилией стоит буква Г. — господин значит. В омской энциклопедии сказано, что г. Нифонтов — «бывший помещик, выходец из донского края».
В 1992 году мне довелось поговорить с жителем Тамбовки — девяностолетним Михаилом Трофимовичем Шингаревым, он родом из-под Воронежа, там отец его вместе с братьями вел совместное крестьянское хозяйство под руководством своего отца (деда Михаила). Случилось так, что Трофим ударил своего батьку. На следующий день был назначен сельский сход. Не дожидаясь предстоящей порки, Трофим вместе с семьей уехал в Сибирь и нанялся чабаном к Нифонтову. Свое дело он знал хорошо. Хозяин поручал ему заниматься случкой, ягнением, отбирать баранов производителей, кастрировать остальных. Сын Миша пас овец. Ему запомнился случай: к отаре на коляске неожиданно подъехал Иван Григорьевич, и сопровождавшие его псы сцепились с собаками, охранявшими отару, — хозяин был недоволен.
Михаил Трофимович считал, что Нифонтовы не случайно оказались в Сибири. Ходил слух, что их выслали за связь с эсерами. Косвенным подтверждением тому является совпадение сроков: в 1905-1907 годах полыхала первая русская революция, в которой эсеры принимали активное участие.
В названой выше книге (ЗКС) записано: «Имение Нифонтова, площадь которого занимает 3000 десятин, приобретено в 1905 году от Баскалова и Подгурского за 150000 рублей. Кроме того, г. Нифонтовым небольшие участки арендуются от крестьян сел Верблюжье и Нижняя Битея… Под посев хлебов распахано 400 десятин, остальное занимают березовые колки, суходольные и заливные луга, выгон. Рабочих лошадей в хозяйстве 40 штук, волов 120 голов холмогорской породы».
Но главное богатство — овцы. Первоначальное стадо пригнали с Дона своим ходом. С годами поголовье увеличивалось. «В имении 6000 овец-мериносов. Сбыт шерсти — Омск, Харьков, Ростов-на-Дону. В 1912 году продано шерсти на 18000 рублей» (ЗКС).
Шингарев Михаил Трофимович и его сын Николай Михайлович рассказывали, что Нифонтов разводил овец породы шленка, имевших тонкую белую шерсть. Купцы приезжали заранее, осматривали овец, договаривались о цене, заключали договор, половину суммы отдавали сразу.
Овец стригли простыми ножницами, не было никакой механизации. За каждую обработанную овцу стригаль получал 6 копеек, на эту работу нанимались крестьяне из соседних селений. Зимой начиналась выбраковка животных, овец забивали по тысяче в год. Волов предварительно откармливали привезенной с винзавода бардой, то есть «гущей, остатком от перегона хлебного вина из браги» (В. Даль), и продавали в Омск мясоторговцу Калинину.
О личной жизни Нифонтовых и Хаймовичей в книге «Земли коневодства и скотоводства…» (СПб, 1913 г. (ЗКС) не сказано ни слова. Воспользуемся воспоминаниями Шингаревых, Михаила Николаевича Макарова — бывшего директора и преподавателя истории Нижнеиртышской школы, Екатерины Ивановны Пилецкой, чьи старшие родственники служили в имениях. Владения Нифонтовых и наследников Хаймовича находились рядом и разделялись гранью (рвом). Украшением усадьбы Нифонтовых являлся бор, в котором, кроме сосен, росли яблони, кедры, акации, цвела сирень. Вокруг ограда, вход — через ворота с флюгерами по бокам. В 30-е годы за насаждениями ухаживал садовник Янкус, в бору проводились спортивные соревнования, народные гуляния.
Возле бора стоял деревянный жилой дом хозяина на два входа: один на хоздвор, другой в парк. У Ивана Григорьевича был свой дом в Омске, но он часто жил в имении. Был у Нифонтова еще один дом, окруженный террасой с радужными стеклами. В 30-е годы в нем жил директор совхоза № 46.
Старожилы рассказывали, что недалеко, но за нифонтовской гранью, был другой сад, который позже назвали Больничным, там росли липы, березы, ели. Рядом — кирпичный дом с большим залом (бывшая больница) — это усадьба Колпаковых, которые, вероятно, и были наследниками М.С. Хаймовича, владельцами винзавода, мельницы, конезавода, располагавшихся на берегу реки. Колпаковы незадолго до революции построили красивую часовню, к которой вела березовая аллея. «Она и сейчас (1998 г.) сохранилась», — говорила Е.И.Пилецкая. Екатерина Ивановна рассказывала, что ее дед Тимофей со всей семьей работал на Колпаковых и Нифонтова: «Тетя Валя горничной, тетя Мария поварихой». Их брат Роман был парень видный, в него влюбилась дочка наследников Хаймовича. Между молодыми началась тайная переписка, но одно письмецо все-таки попало в руки ее папаши. Пилецких уволили со службы.
После революции оба имения национализировали. М.Н.Макаров говорил, что на базе имений еще при первой Советской власти (ноябрь 1917 г. — июнь 1918 г.) был образован совхоз. В омской энциклопедии записано, что сначала у селения названия не было, в 1923 году оно значилось как совхоз № 39, с 1929 — совхоз № 46, а в 1935 году село получило современное название, был образован Нижнеиртышский сельский совет.
О дальнейших судьбах бывших хозяев известно мало. Рассказывали, что будтобы Нифонтовы вместе с отступавшими белыми уехали на восток и осели в Чите. В 30-е годы М.Н. Шингарев работал управляющим в Тамбовском совхозе, за хорошую работу его наградили путевкой на южный курорт. Там к нему подошел отлично одетый мужчина: «Здравствуй, Михаил». Оказалось, это сын Нифонтова, видно было, что он занимает важное положение. Поговорили. Напоследок Михаил спросил, где сейчас Иван Григорьевич. «Это вам знать будет не интересно», — получил ответ. На том и расстались.
Напоследок расскажу легенду. Будто бы кто-то из молодых Нифонтовых перед войной приезжал в 46-й совхоз на своей легковушке. Дом их к тому времени сломали, и он ночевал в машине на развалинах, а утром уехал. «Наверное, золото забрал», — предположили некоторые. Стали проверять и нашли в фундаменте вскрытый тайник, рядом остатки посуды с царскими орлами и больше ничего. По этому поводу М.Н. Макаров сказал: «Ерунда. Просто человека привела сюда ностальгия». А я про подобные случаи слышал много раз. Например, будто бы богач Горбунов из Черноозерья, уходя с белыми в 1919 году, драгоценности спрятал под могильным камнем своей жены, а Андреян Новиков, чей кирпичный магазин до сих пор стоит в Баженово, спрятал таз с кольцами, серьгами, браслетами под дворовым настилом. Клад обнаружили, милиционер сделал опись, ценности сдали государству… Быль это или выдумки — теперь уже не узнать. Но истинная правда — то, что в послевоенные десятилетия совхоз № 46 был лучшим в Омской области, считался агрогородком будущего… А я вспоминаю, как в детстве мчался на велосипеде из Баженова мимо Куремы до Нижнего Иртыша (25 км). Как заходил в бор и дышал, не мог надышаться воздухом, настоянном на хвое, отколупывал и жевал золотистые натеки смолы на бронзовых стволах сосен. А с Иртыша доносились басовитые гудки пароходов.
Михаил САНЬКОВ, краевед
Статья из газеты "К новым рубежам" №6 (11551) от 8 февраля 2019 года
|
